Современный чувашский этнос сложился, как утверждает целый ряд фактов, в этнокультурном пространстве Булгарского улуса (вторая пол. ХIII – ХIV вв.) и Казанского ханства (ХV – первая пол.ХVI вв.) на базе одной из социально-конфессиональных групп супергосударства Улуса Джучи (9). Первоначально из общей массы стали выделяться горожане-мусульмане, которые называли себя бесерменами, т.е. мусульманами, а податное сельское население – чювашами, т.е. «людьми, придерживающимися обряда поминовения предков вблизи кладбищ» (3; 6). В период Казанского ханства сохранившаяся часть булгар-горожан слилась с пришлыми золотоордынцами и стала называться казанлы (казанцы) или же просто татар (4; 5).
    Из сказанного следует, что первоначальная самоидентификация отдельных групп тюркоязычного населения Булгарского улуса происходила на основе конфессий (мусульманин – огнепоклонник) и социального положения (горожанин – податное сельское население). Будучи в одной социокульурной среде, эти социально-конфессиональные группы органично дополняли друг друга.
    Такое гармоничное состояние нарушилось после падения Казанского ханства, когда татарским князьям и мурзам запретили владеть не- мусульманским податным населением, а в регионе начался процесс насильственной христианизации. Как достойный ответ на вызов времени, масса чувашей-огнепоклонников приняла ислам и стала называть себя татарами. В результате ухода в ислам части немусульманских народов края образовалось кыпчакоязычное податное население, которое стало называть себя татарами, тем самым выделяя не столько социальный, сколько конфессиональный аспект данного в прошлом социально-конфессионального термина (9, с.69). В чувашском языке это слово стало идентичным понятию «мусульманин». Соответственно, и само название чувашей-огнепоклонников наполнилось чисто конфессиональным содержанием. Приверженцы чувашской веры (çǎваç › чǎваш) выделялись из среды этносов Поволжья прежде всего противопоставлением себя мусульманам. Христиан (как татароязычных, так и чувашеязычных) называли они просто крешĕн (кряшен).
    Такая картина наблюдалась до массового крещения чувашей и утверждения их обновленного этнического сознания, новых этнодифференцирующих признаков. С переходом в христианство этническое самосознание чувашей переориентировалось на этническое выделение из русско-христианской среды. Увеличилось значение чувашского языка, но на первом месте все же стояла обрядово-бытовая жизнь народа, выраженная в национальной одежде, соблюдаемых обрядах и обычаях (7, с.215).
    На тот факт, что самоидентификация чувашей в середине ХIХ в. происходила не на уровне конфессии, а прежде всего на уровне традиционного костюма, впервые обратил внимание чувашский ученый и просветитель С.М. Михайлов. По его сообщению, одна «ловкая чернобровая чувашка», желая выйти замуж «за русского молодца», сменила чувашскую рубаху на сарафан. «К несчастью ее,– иронизирует чувашский ученый,– присватался к ней чернобровый молодец-чувашин, теперешний ее муж. Тогда она, получив от хозяина своего в подарок чувашские серебряные наряды: шульгамы, хошпу и прочее, раздумала быть русскою женою. Теперь она ходит совершенно по-чувашски…» (2, с.198). Самого ученого его земляки-чуваши считали русским, потому что он «одевался по-русски» (2, с.441), т.е., как выражался сам С. Михайлов, ходил в «русской оболочке» (2, с.62).
    Благодаря титаническому труду И.Я. Яковлева и его соратников в сфере образования и книгоиздания на чувашском языке в последней трети ХIХ в. сложилась тонкая прослойка чувашской интеллигенции из числа выпускников духовных и светских школ разного уровня. Связь со своим этносом они ощущали не через религию или костюм, а главным образом через родной язык и родную устную и письменную культуру (7, с.212-213).
    В начале ХХ в. отдельные социальные и конфессиональные группы чувашского этноса ориентировались на следующие его ценности: огнепоклонники – на природную религию и ее обрядовую сторону; православные селяне – на повседневный быт крестьян, в котором народный костюм и обрядность являлись более выразительными этнодифференцирующими признаками, чем язык и художественная культура. Интеллигенция же, как уже отмечалось выше, себя иденцифицировала через язык и культуру, в том числе и профессиональную (7, с.218-222).
    Наиболее яркой личностью из среды чувашской интеллигенции начала ХХ в. является М. Сеспель, который определил модель развития чувашского этноса на ближайшее столетие, сформировал новое этнокультурное сознание, выработанное старшим поколением чувашской интеллигенции на базе обновленной иерархии ценностей. Основу данной парадигмы этноса и его развития составляли такие ценности, как язык, светская профессиональная культура. При этом научное и творческое озарение лучших умов нации должно было происходить с помощью родного языка:
    

Чăваш чĕлхи, чǎваш чĕлхи,
Хĕвел кǎварĕпе вутлан.
Çĕкле часрах тǎван çĕре.
Чǎваш чĕлхи, çĕлен сǎххи,
Хаяр аçа çаппин уххи
Пулса кĕр çĕнĕ ĕмĕре.

    [Язык чувашский, язык чувашский,│ От жара солнца возгорись.│ Ты возвышай родную землю.│ Язык чувашский, змеиным жалом,│Стрелою удара молнии-грозы│ Ты стань, войди в новый век.(«Чуваш! Чуваш!..» Подстрочный перевод здесь и далее, без особо оговоренных, мой. – В.Р.)].
    В данное стихотворение поэт включил и свое метафорическо-поэтическое представление о чувашском научно-творческом потенциале:
    

Чǎвашǎн ǎсĕ – хурǎç пул,
Пǎр кас, – ак çирĕп чул –
Ǎспа чул кас та вут кǎлар!
Чǎвашǎн ǎсĕ! Вут-кǎвар,
Хĕртсе хĕретнĕ хурǎç пул!

Чувашский ум, сверкай как сталь,
Режь лед и камень режь, звеня,
Чтоб вспыхнул пламень из кремня,
И сам, огнем очищен, стань
Светлей и горячей огня!
Перевод П. Хузангая.

    Картину будущей чувашской жизни великий Поэт и Пророк видел в следующем очертании («Эпĕ вилсен…») – «Как умру…»):
    

Эпĕ выртăп…выртăп…юлĕ
Вăхăт каялла:
Чăваш чĕлхи пурнăç майĕ
Кайĕ малалла.

Вăхăт çитĕ – Чăваш çĕрĕн
Кăмăллă чĕлхи
Чаплă пулĕ, – вăлах пулĕ
Çамрăк чун пахи.

Пулĕç ĕмĕрлĕх илемĕ
Сăвă-юрăсем.
Пулĕç аслă, çивĕч ăслă
Кĕнекеçĕсем.

Савнă çĕршывăмăн пулĕç
Чаплă сăвăçсем,
Чаплă та илемлĕ çырĕç
Ун чухне вĕсем.

Мне лежать в земле…А время
Быстро протечет.
Как вся жизнь, язык чувашский
Пышно расцветет.

«И Чувашии родимой
Ласковый язык
Станет славным, души юных
Тронет как призыв.

Будет мною вечно свежих 
Песен и стихов.
И мыслителей великих –
Мудрых книг творцов.

Даст поэтов знаменитых
Милая страна,
И прославится стихами 
Чудными она».

    Новая чувашская идентичность, выработанная в начале ХХ в. гуманитарной интеллигенцией и четко сформулированная в своем литературном творчестве Сеспелем, постепенно утвердилась и в сознании простого народа. К такому заключению приводят данные статистико-этнографического изучения чувашского этноса в 80-е гг. ХХ в. Результаты показывают, что сельский массив чувашей ощущает связь с этносом через язык (94 процента ответивших), одежду, жилище и пищу (более 48 процентов ответивших) и народные обычаи, обряды, привычки (более 46 процентов ответивших). Остальные компоненты, как убеждают данные, не являются значительными этнодифференцирующими признаками (7, с.211).
    Хотя М.Сеспель отводил родному языку, по образному сравнению М.В. Кирчанова (1, с.13), роль моста, связывающего отдельные отрезки линейного времени (прошлое, настоящее, будущее), в чувашскую идентичность он непременно включал и профессиональную культуру (вспомним приведенные здесь строки из стихотворения «Как умру»). Очевидно, поэт предчувствовал приближающуюся ситуацию в городах с многононациональным составом. Приведу следующие данные опроса 1981г.: городские чуваши ощущают связь с родным этносом прежде всего через язык (80 процентов ответивших), национальную литературу и профессиональную культуру (более 31 процента ответивших) и народное творчество (29 процентов ответивших). Из этих данных мы видим, что в городе заметно уменьшается этнодифференцирующая роль языка (очевидно, оно связано с усиленными ассимиляционными процессами в начале 80-х гг. XX в.), почти полностью исчезает значение материальной культуры, конфессии, обычаев и обрядов (7, с. 211).
    Вышеназванные тенденции наблюдаются, как мне представляется, и в современных городах Чувашской Республики. Так, по данным социологических опросов, приведённых в 2009 г. И.Е. Ильиным (8), в жизни сельского населения по-прежнему активен чувашский язык, чего не скажешь о городе (из городских чувашей пишут, читают и разговаривают на родном языке лишь чуть более половины, а только понимают – 25 процентов опрошенных). Особую тревогу вызывает проявляемая агрессивность к нерусским языкам не только со стороны русских (в сёлах – более 38 процентов, а в городах около 62 процентов ответивших), но и со стороны чувашей-горожан (20 процентов опрошенных). Очевидно, туда входят прежде всего те чуваши, которые не владеют родной речью, письмом, в том числе и профессиональной культурой, и составляют маргинальную часть этноса.
    Не утешительны и факты проявления бытового национализма, в первую очередь по отношению к представителям нерусской национальности (в городах такими фактами сталкивались более 57 процентов опрошенных) (8).
    Итак, есть все основания полагать, что современная идентификация чувашей происходит главным образом на уровне языка и национально выраженной культуры. Отсюда следует заключить об актуальности парадигмы чувашского этноса, сложившейся благодаря национальной интеллигенции начала ХХ в., и в современном XXI в. А символом чувашской идентификации был и остается наш национальный лидер и предводитель, борец за национальную свободу и великий творец Михаил Сеспель.

Литература:

    1. Кăрчан Макçăмĕ. Сеспель Мишши: рождение советского дискурса в чувашской литературной традиции / Макçăм Кăрчан//Сеспель Мишши: рождение современной чувашской литературы. Воронеж, 2007. С. 4-17 // http: //ejournals.pp.net.ua/ld/o/47 turk ii.pdf.
    2. Михайлов, Спиридон. Собр. соч. Чебоксары, 2004. – 510 с.
    3. Родионов В.Г. К проблеме реконструкции чувашского обрядового комплекса çу / В.Г. Родионов // Чувашский гуманитарный вестник. – Чебоксары. – 2007/2008. – №3. С. 53-62.
    4. Родионов В.Г. О системах эндо- и зкзоэтнонимов народов Урало-Поволжья / В.Г. Родионов // Проблемы сохранения языка и культуры в условиях глобализации: материалы VII Международного симпозиума «Языковые контакты Поволжья». Казань, 2009. С. 174-178.
    5. Родионов В.Г. К истории возникновения и утверждения этнонимов бигер, бесермян и чуваш / В.Г. Родионов // Пермистика ХII: Диалекты и история пермских языков во взаимодействии с другими языками: материалы ХII Международного симпозиума (21-22 октября 2008 г.). Ижевск, 2008. С. 293-301.
    6. Родионов В.Г. Этноконфессиональные группы народов Поволжья как результат культурно-идеологических ориентаций региона в ХIV-ХIХ вв. /В.Г. Родионов // VII конгресс этнографов и антронологов России: доклады и выступления. Саранск, 2007.
    7. Родионов В.Г. К вопросу о национальном самосознании чувашей в конце ХIХ – начале ХХ вв. / В.Г. Родионов// Родионов В.Г. Этнос. Культура. Слово. Чебоксары, 2006. С. 210-223
    8. Родионов В.Г. К вопросу о национальном самосознании чувашей в конце ХIХ – начале ХХ вв. / В.Г. Родионов// Родионов В.Г. Этнос. Культура. Слово. Чебоксары, 2006. С. 210-223
    9. Смирнова Н. Тĕнчене хитререх, илĕртÿллĕрех курас тесен / Н.Смирнова // Хыпар. – 2009. – Чÿк,3. (210№).
    10. Чуваши: история и культура. Том 1. Чебоксары, 2009. – 415 с.